Гениальность - всегда насмешка над действительностью. Она проталкивается внутрь тебя, тесня скупые мысли. И редко поселяется надолго - не терпит убогого соседства посредственности. Для меня же всегда было невразумительным, как в пределах человеческого тела вмещается такой простор развоплощений, присущий гению.

Бродского я любила всегда. И впускала в себя каждый день по строчке - давно у меня не было близкого человека. Ведь именно родственные связи предполагают опасную беспечность -- мы меньше всего знаем о наших ближних. Один датский писатель советовал узнавать кое-что новое о тех, кто дорог, читая то, что они написали на полях. И я впилась Бродского.

Многие лишь ищут удачные формы письма, а он - уже считывает сухим речитативом вязкую математичность литературы.

То, что он аллегоричен и прозорлив, я поняла много раньше. Равно как и то, что Бродский не чужд политике - заключенный и надзиратель, оказавшийся вне времени, без страны.

"Не человек пространство завоевывает, а оно его эксплуатирует. Поскольку оно неизбежно," - не опрометчивое суждение человека, вытолкнутого из собственной оболочки. Я с легкостью допускаю мысль, что Бродский редко сожалел об этом недальновидном преступлении соотечественников - куда сложней оставаться беспристрастным, когда принято выть ностальгией. Он вызывающе откровенно любил Италию. За плодовитость и ни на что не взирающую красоту. Окраина мира. Колыбель классиков.

... Действие драмы "Мрамор" помещено в виртуальный Рим, в Башню, стоящую фаллическим километром над уровнем моря. Тюрьма, как спасительное хранилище людей, уставших от семьи, -- вместилище отчаянных мыслей.

Туллий и Публий, заключенные в единое пространство, противоречат обычным примерам человеческих отношений. Они генерируют мысль. "На два разделённая мысль всегда понятней. Не говоря о том, что не так ужасна. Просто некоторые мысли в голове не умещаются. Им, чтобы стать мыслью, больше, чем один мозг, требуется..." Утешительно, не правда ли?

Бродский беспристрастно и по-хозяйски умащивает людское самолюбие - мудреные экзерсисы рядом с убогим бытовым нытьем. В ограниченном пространстве, в экстремальных условиях человек слишком внятно демонстрирует себя.

А словам до обидного недостает вложенного в них смысла. Поэтому даже Бродскому позволительно повторяться, сновать по кругу. Он слишком человек, чтобы не говорить о будущем. Его картина мира удручает не больше, чем известные. Туллий, философствующий о смысле, драматургией запирается в вечный сон. Без всяких мелодраматических скандалов с помощью снотворного увеличивает количество снов. И не пользует возможность побега из Башни не как "места жизни, но как места смерти".

Никто не сходит с ума. "Одно тело может сойти с ума, а два нет. Во всяком случае, не от одной и той же мысли".

Завоеванные Время и Пространство выпячиваются смыслом потустороннего мироздания. И все - на местах. Наблюдатели, надзиратели, сокамерники, - бюсты классиков, пейзаж за окном. Исчезает только протяжённость разговора. Бродский - пишет свободу безмозглому миру от велеречивости суждений. Слова сведены в огромную очередь к "л". "Что с поэтами интересно -после них разговаривать не хочется. То есть, невозможно".

Человек - животинка слабая и не силен в кувырканиях-выборах. Чем и слезится вся обреченность его положения.

"Человек одинок, как мысль, которая забывается". Так что когда удается приукрасить жизненное одиночество канарейками, это большая удача. Ты получаешь сущий повод сбежать из камеры. За кормом для птички.

Наталья БЕЗОБРАЗОВА.