Я уже была там в 2000-м году. Хармс до боли правильно заметил: «Смешно в двухтысячном году стрелять и думать: попаду». Ступив на землю острова, в существование которого верить за год почти перестала, заорала: «Блин, это как домой вернулась!». Забылись и осы с воробья величиной, покусавшие меня в дороге, и зверства организаторов поездки, и мучительный путь через мост в жару с сумками. Первым встреченный венгр сулил нам удачу. Это был не знающий ни одного языка, кроме родного, викинг с косичками, огромным животом, рогатым шлемом и двумя литрами вина, которые оказались еще более универсальным языком, чем музыка.

Разбить палатку  о борт фестиваля – на счастье, около мюзикловой сцены, где уже репетировали премьеру «Унитазных пленников» (там тетеньки исчезали в унитазах под духовой оркестр) – и вперед, в ночь, вынюхивать прошлогодний пепел, искать новых друзей, ловить луну в бокал с пивом…

Впрочем, в этом году будапештский фестиваль PEPSI SZIGET («Пепсиваль», как называли его мои одесские друзья) был более панковским — на него можно было смотреть со скепсисом. Это в прошлом году там были чудеса невиданные: Лу Рид живой (спрячьте свой просроченный ЛСД, идиоты!), бородатые и глазастые деревья над черной водой, и рэгги играли не подставные белые люди, и локтями перед главной сценой не толкались, и вино с колой продавцы смешивали. И кофе был чернее, и ночь была глубже. Тут же поездка, организованная двумя минскими девушками, еще в начале омрачилась известием о том, что автобус, родимый, – в один конец. Посему все эти восемь дней неотрывно и навязчиво мучили мысли о дороге назад: автостоп? «собаки»? политубежище в Чехии? Леша и Наташа Протасовы («Стиль-Радио»), которые ехали из-за рекламы бесплатно и, следовательно, контрибуции на обратную дорогу коим не причиталось, последние два дня беспрестанно матерились. В их глазах горел огонь мщения. Мы опасались покупать бьющиеся предметы и понемногу тренировались поднимать тяжести и петь тягучие и тоскливые белорусские народные песни под  барабан. Мало ли что!!

Если не считать того, что удовольствие было заметно подчернено этими мыслями, фестиваль порадовал. В своем, «пепси-сигетовском», смысле. Потому что то ли после прошлогодней акции BLOODHOUND GANG (которые прямо на сцене пили из горлышка запрещенную «Кока-колу», с которой на остров не пускают, а то еще и бутылкой конкурента по морде съездят на проходной: ишь ты, гнида пиарная!), то ли после двухлетней венгерской засухи — в жару легче утоляться минералкой: она не липкая… В общем,  «Пепси» слегка сдала позиции. И «хедлайнеров»-лидеров среди групп было не так-то много. Те, кто приезжал на этот чудесный будапештский остров не первый раз плевали на это. Потому как главное тут – сама тусовка и тысячи апокрифически прекрасных людей, а не какие-то занюханные массовым восприятием “звезды”. Это на датском “Роскильде” или  пафосном британском “Глэстонбери” на вас вывалят кучу масс-культурного свежака, наибритейших поп и наихардейшего кора. Вывалят, потому что, кроме музыки, вас ничто поколебать не сможет. Потому что там Эмтиви, Бивис реет двухглавно и Баттхед героином под кожу. Венгрия же – страна особая. Диковатая. Странная. Ходишь ее дорогами-тропами и постоянно удивляешься. Язык у нее ни на что не похожий, менталитет неразгаданный и подход к фестивалям свой. Пусть восемь дней, пусть триста тысяч человек – но дело все равно не столько в музыке, сколько в атмосфере, воздухе, окружении, какой-то Вудстоковской ауре и свободе. PEPSI- SZIGET – это не “рок-фестиваль”, потому что там есть ВСЯ музыка. Музыкальных сцен около 12-и. На них классика и мюзикло-оперный поставангард. И не музыка тоже: театр, кино, пластические перформансы, психо-тесты, лечение от наркомании и социальные программы. Скорее, это – гигантская мультикультурная общеевропейская тусовка. Национальность вместе с паспортом прячь под дно палатки – тут у всех одна национальность: islander. «Островитянин» то есть… «Остров» тут еще и метафора: замкнутое и растянутое во все измерения пространство, где законы зависят от того, что за тараканы в голове у их потребителей. Где расстояние до двух статичных объектов постоянно варьируется (серьезно!!!), где один и тот же километр можно пробежать за семь секунд и проползти за полдня, зависая в барах и знакомясь с молодыми людьми с дикими глазами.

Поскольку время свернулось в какой-то скользкий резиновый рулончик, проще обратиться к пространству – порядок изложения впечатлений будет определяться не очередностью дней (мы все равно путали пятницу с понедельником, причем ПРОШЛЫМ, а однажды все утро спорили, что за день на дворе – среда или суббота), а излюбленностью мест. Что-то вроде музея-экскурсии на пустом листе. Под лозунгом: «Время превращает боль в тишину» (а на обратной стороне «Боль превращает пустоту в музыку»). Противопоставим тишину пустоте –  в магнитофон GUANO APES или VELVET UNDERGROUND (ну и что, хорошая же группа!) – и вперед.

Ambient Tent Garden. Спать на острове ночью плохо и не модно. Спать на земле считалось непозволительным шиком, спать в палатке – тоской по дому, спать на холме – признаком лености. Спать больше трех часов в день (то есть в утро) – неуважением к прелестям Венгрии, которая с восходом солнца призывно распахивает свои цветастые юбки и начинает задорно улепетывать от вас через заросли подсолнухов. Набираться сил для преследования можно было в Ambient Tent Garden, излюбленном релаксационном месте островитян. В прошлом году я как-то не оценила этого прекрасного места. Огромный шатер, ты снимаешь обувь – внутри множество огромных подушек, горят свечи, благовоняют благовония, видны кусочки неба, раскачиваются качельки, на сцене кто-то дудит в тихую дудку о чем-то своем, потустороннем, ему на барабане какой-то призрак подстукивает. Тени заползают под веки – и рядом продают безалкогольные коктейли. Веселеньких расцветочек. «Секс на пляже» оказался розовеньким, «Лагуна» – синенькой и кокосово-ананасовой. В самый первый день мы приползли для релаксации именно туда. Мы были страшно измучены венгерскими таможенниками.

Венгерская таможня.  Сорокадолларовую визу надо было чем-то оправдать. Поэтому наш автобус загнали в концлагерного вида ангар (из таких потом выкачивают воздух) и начали проводить акцию: «Найдем у белорусов кокаин и каннабис». Обшарив все мусорки автобуса и перемазавшись в подгнившем йогурте, молоденький мытник устроил личный интервьюшный допрос каждому.

–Почему ты едешь на фестиваль второй раз, если там уже была? – на смеси русского и венгерского спросил он — нервно, как Том Йорк, прищурив глазик.

–Понравилось, знаете ли. Музыка,  – ответила я.

–Наркотики там жрать будешь? – спросил он. – Водку пить?

–Нет, конечно, – обиделась я. Потому что единственным достойным наркотиком всегда считала именно музыку, а водка…то есть венгерская фруктовая «палинка»…это скорей явление культурное, нежели алкогольное, и его не столько пьют, нежели вкушают.

–Тебе эта музыка нравится или тебе она интересна? – озадачил он меня. «Наверное, они таки нашли в салоне кокаин и весь вынюхали», – подумала я в ответ на этот бред. Эту идею подтвердил и вопрос, заданный таможенником Леше Протасову, у которого на майке колосились заросли нарисованной марихуаны. «Везешь маленький гашиш?» —«Н-е-е-ет».— «А шо у тебя на майке?». — Протасов недоуменно смотрит на майку: «Понятия не имею». Следующему парню был задан полный скрытого психологизма вопрос: «Какие у тебя В ЖИЗНИ проблемы?»

World Music Stage. Первым же вечером мы пошли на концерт духовой сербской банды самого Бобана Марковича. Вы уже знаете, что он записывался с Гораном Бреговичем, и огненные трубы-дудки Бобана вы слышали в «Черной кошке» и «Андерграунде». В процессе концерта ось вращения земли с трубным воем сместилась, и мир начал в бешеном цыганском ритме вращаться вокруг Балкан. Это было всеобщее братание и сладостное общеславянско-венгерское безумие, это были пляски-танцы с вариациями на темы любимых фильмов. «Djingi Ringi Bubamara” превратила толпу в размякшее танцующее пюре, а были еще дико переработанные вещи из «Аризонского сна», медленные и замораживающие хребет…а “Ederlezi”…от нее подкосились ноги: Боже, храни Балканское искусство! А в небе – огромная белая птица («Время Цыган?»), а на земле – слезы и осколки крыльев. “Mesecina»  – гимн полнолунию в десять тысяч благодарных глоток. («Нема выще сунца! Нема выще месяца-а-а!» – старательно выводят неславянские венгры: вот это и есть культовость, это вам не полумертвый прошлогодний Галлахер и не эфирные HIM). Когда раскрасневшегося Марковича вызвали на «бис», сербская банда оттрубила по второму кругу свою «гэй, ромалэ», помахала ручками нам и нашим крышам, дурным косяком движущимся в сторону горизонта, и уехала в свою чудесную страну, где гуси стайками ходят прямо по улицам, а все повешенные остаются в живых.

Шестого числа, когда на главной сцене была надоевшая панковщина (PA-DO-DO, FREESTYLERS), мы решили провести вечер на world-music. Как раз тогда выступала TOTO LA MOMPOSINA. Момпосина оказалась большой и яркой колубмийской теткой, оснащенной огромным количеством всевозможных африканцев, кубинцев  и латиносов. Еще в 60-е эта дамочка кочевала по африканским, индийским и испанским деревушкам и собирала тамошние фольклорные ритмы, параллельно изучая этнические танцы в Париже. В 68-м она создает группу, от которой в 80-е сам Питер Гэбриел (бывший музыканты GENESIS, ныне «крестный папа» world-music, помешанный на всяком этно) приходит в экстаз, стелется перед Момпосиной и просит ее расписаться на контрактной бумажке. То глючное и прекрасное шоу, которое творилось в тот вечер на сцене, описать невозможно. Умопомрачительная тетка, полная жизненной энергии, яркие костюмы, вопиющая разодетая карнавальность, звук Той Самой Индийской Флейты (срывающийся в пустоту и плавающий), горячие латиноамериканские ритмы, трубачи, африканские барабаны, шаманизм  – и соло… соло на маракасах… блин, какие-то два шарика на тросточках, а эффект! – десятки звуков, оттенков, шорохов и едва уловимых ритмов: вот что значит – профессионализм! Чудесная Момпосина тотчас же сделалась объектом нарицательным, существом из другого мира. Мы долго хлопали, потом ее именем мы называли самые красивые вещи, встреченные нами на острове.

Bahia Stage. В первый же день, 1 августа,  мы были оглушены концертом питерских НОМ. Они выступали на специальной сцене для СТРАННОЙ музыки. И выступили гениально, морозом по коже: «…укоризненно лежат…десять мертвых мед-ве-жаааат!!!» Тоже совершено дикая музыка, но в иной плоскости, когда на сцене мрачные психи в спортивных штанах, когда на венгров смотришь свысока, потому что они не понимают слов. После концерта мы могли разве что валяться на еще не очень вытоптанной травице и орать какие-то дворовые песни. Кажется, ЛЕПРИКОНСОВ. Или ЛЯПИСОВ… Мы даже не смогли доползти до спасительного эмбиент-островка и заснули в палатках на каких-то ползучих корнях – они оказывались то под головой, то под почкой, то норовили обвить ноги…

Центр острова.  Все хорошие концерты посетить не получалось, потому что все происходило убийственно одновременно. Положим, вы с треском в сердце идете посмотреть на какой-нибудь MOONSPELL или NIGHTWISH. А на «главном бульваре» учат  раскрашивать глиняные горшочки. А совсем рядом вы можете посадить в венгерскую землю бумажный цветок, вырезав его по своему образу и подобию и написав на нем свое «миру–мир». А на бутафорской стене каждый пишет про то, что для него важнее всего в жизни (“Ground Beneath Your Feet”  – написала я). А знаменитые венгерские художники раскрашивают собачьи домики – потом их продадут на аукционе в пользу бездомных собачек. Тут же народ катапультируется в небо или прыгает с высоты в пространство, доверив свою безумную жизнь бездушной резинке на ногах. А еще тут можно играть в «Скользкий футбол» или «Самого летучего Бэтмена». А рядом – сцена караоке, где четверо стеклянноглазых растамана пробуют вытянуть «Богемскую рапсодию», превращая ее в «Растафарианскую бармахлюндию». Всюду что-то происходит – с ума сойти можно!!! «Нееееет, MOONSPELL” и “NIGHTWISH» я дома в магнитофоне послушаю!» – решаете вы и идете сдавать бутылки из-под «пепси», чтобы получить право поиграть в этот душевный футбол. Или мчитесь проходить психо-тест, чтобы в вас распознали долгожданного психопата.

Вход на остров. Белое безмолвие и многоярусная пыль, застилающая глаза. Каждый день мы гуляли по городу, ближе к вечеру протискиваясь через красочно-тряпичную толпу, чтобы успеть к началу концертов. Мы часто вспоминали двух венгров, которые, в числе многих, сидели перед входом на мост и пробовали собственной музыкой насобирать семь долларов на однодневный билетик. У этой саксофонно-гитарной парочки на табличке было написано не надоевшее: «Не могем попасть на остров» или «Хочем увидеть HIM!”, а убийственное «I wish I could fly” («Я бы хотел уметь летать»).  Я тут же выщипнула из крыла несколько перьев и положила их в чехол из-под контрабаса, стараясь не встречаться с ним (чехлом) взглядом.

African Village.  За тридцать долларов там валяли «дрэды», за более мелкие деньги – торговали ныне прибыльной наркоманско-марихуанной символикой, которая начала неописуемо раздражать, как и цвета растаманского флага пополам с растиражированной кляксой Че Гевары. Растафарианство превращают в очередной подростковый баббл-гам: одуревшие от «сканка» тины покупают все, на чем изображены сказочные листики. И то, что именно там настоящие пречерные гвинейцы на диком винегрете английского и французского рассказывали нам про сущность рэгги, было скорей исключением. Потому что в «рэгги-день» на сцене витала какая-то насквозь подростковая группа белых студентов, играющая что-то с приседанием на слабую долю. Это было до боли неправильное рэгги. Для наркоманов, наверное.

Обиталище кришнаитов. Кришнаитам нельзя слушать не кришнаитскую музыку: она сбивает их с ритма мантры «харе кришна харе кришна кришна кришна харе харе»…и далее по тексту. Поэтому они адаптируют для себя все существующие стили, распевая мантрические тексты то на манер хард-кора, то в стиле рэгги, то читая их угрюмым рэпперским речитативом. В свободное от музыки время кришнаиты бесплатно раздавали какой-то несложный продукт питания в лице жутко огнеопасной фасолевой мешанины и компота, почему-то напомнившего начальные классы в школе. В прошлом году мы думали, что у кришнаитов богатые спонсоры. В этом мы почему-то перестали так думать. Возможно, потому, что один из них полчаса уговаривал нас скинуться по пять долларов на ту самую фасоль для всех страждущих. «Понимаете, мы даже не знаем, как домой добираться будем. И пять долларов у нас – пятая часть средней зарплаты» – говорили мы, но он не верил и обижался.

Metal Hammer Stage. По сравнению с ней минский «А-клуб» показался бы приютом для глухих старушек или советским клубом авторской песни. Мы пробовали послушать IGNITE. Я вплыла в темно-потное и пыльное облако, в котором что-то брутально копошилось, высовывая бледные щупальца и волосатые языки, три минуты поприслушивалась и поняла, что IGNITE, в принципе, тоже можно послушать дома на диске.

Main Stage. Выходной. Остров перенаселен. Даже за кофе – очереди. А меня несведущие да восторженные повели на HIM. “Поверьте моему опыту, в прошлом году они были совсем-совсем мертвые! – кричала я. – В этот раз они будут еще мертвее!”. Мне не верили. А холодные финские парни оказались не просто холодными и мертвыми… Они были какими-то НЕДВИЖИМО мертвыми, почти ОСКОРБИТЕЛЬНО мертвыми: я даже начала чувствовать угрызения совести по поводу того, что я живая и сейчас вот, не дождавшись эксгумации хита “Ты приди ко мне к мертвому”, убегу слушать молодые венгерские группы.

Иногда, конечно, на главной сцене появлялись чудесные вещи. X-BLOCKX, например, оказались классными хардкоровыми ребятами, барабанщику которых надо ставить памятник. Он, бедный, поранил руку, окровавленно помахал ею перед толпой и скрылся вместе с соратниками после третьей песни. Народ начинает вопить и требовать кровищи, как в фильме «Гладиатор». Барабанщик не выдерживает, перематывает руку какой-то тряпицей и идет играть, обливаясь кровью и методично пропитывая ею джинсы, пол и барабанную установку. Под конец программы его, размахивающего покалеченной рукой, увезли на «скорой».

4-го числа главная сцена подло обманула нас, заявив, что древнехипповая легенда BLOOD, SWEAT AND TEARS  не приедет: старички подхватили какую-то легкую кондрашку. Вместо них играли этно-рэпово-дабовые французы ZENZILE. А вместе с прозрачной венгерской темнотой снизошли английские MORCHEEBA: наконец-то что-то глобальное, эмтивишное, профессиональное. MORCHEEBA выступила здорово: слаженно, трогательно, гладенько. Все такое гламурно-эротическое, золотистое, вокалистка такая гибкая и таинственная. Вроде как простенький поп-соул фанк, но все сделано так вкусно и грамотно, что этой музыкой можно было упиваться и издалека, запивая ее пятой чашкой крепкого кофе (был еще энергетический напиток «Бомба», но мы открыли в нем потрясающий мочегонный эффект, посему злобно рекомендовали его тем, у кого почки плохи).

На следующий день мы так ждали финских ЛЕНИНГРАДСКИХ КОВБОЕВ, что даже не пошли, как обычно, исследовать город. Поплавали в грязненьком островном бассейне среди каких-то белых червей и гигантских хлопьев, попели народных песен в ледяном душе, поели домашних блинчиков с джемом. COWBOYS оказались такими же, как в сказках и на картинках, да еще в фильме «Ленинградские ковбои едут в Америку» - безумная толпа типов в прикольных пиджаках и со знаменитыми единорожьими прическами. Еще с ними было несколько милых танцующих девочек с не менее дикой белибердой на голове. Весь этот балаган исправно копировал знаменитые хиты Майкла Джексона, METALICA и прочей классики. И основной кайф тут в дико стебном несовпадении формы и содержания.  Представьте какую-нибудь пафосную песню BLACK SABBATH или DEEP PURPLE, которую исполняют разноцветные кривляющиеся придурки. А голос точь-в-точь!

6-го числа был американский EAGLE-EYE CHERRY. Глаза он ни на что не открыл, слезу из души не выгнал – был ожидаемо балладным, красивым и очень домашним. Тогда мы уже знали, что вместо еще одних захворавших культовых старичков WAILERS (ну не ладилось в этом году с истинным растафарианским духом!) будут выступать GUANO APES, третий год подряд. В честь этого торжественно распивается венгерская «палинка», распахиваются двери восприятия – все, вас уносит! GUANO творчески растут так стремительно, что прошлогодний концерт, по сравнению с этим, – просто пыль и полночные комариные песенки! Звучание группы стало предельно конкретным и плотным, теперь это чистый, непролазный хард-кор с вкраплениями каких-то индийских мотивчиков и американских бой-скаутских гимнов. Бешеная энергия – стоять на месте невозможно, голос срывается уже к третьей песне, маленькая и худенькая Сандра со своим яростным вокалищем просто срывает кожу с ушей. Барабанщик – тот тоже полный псих: крутанул своим мускулистым телом сальто задом наперед, использовав «бочку» в виде стартовой площадки. «Гуаны» сыграли почти весь новый альбом со всяческими “Big In Japan”, “Livin’ In A Lie” (слезливая песенка, но очень правильная), ударили старым (“We Use The Pain”, “Lords Of The Board”) и , кажется, сами не хотели уходить со сцены. После этого концерта (который все единогласно признали лучшим за всю историю “гуанов” и самым классным шоу фестиваля!) мы измученно валялись под какой-то рябинкой: “Нет, ну ты СЛЫШАЛА, что они творили?” “Нет, да ты просто НЕ понимаешь, что это было!!!”. А рядом, кстати сказать, стоял автомобиль, на стеклах которого по-русски было написано «Помой меня». Вокруг машины удрученно копошились венгры, стараясь расшифровать послание. Вдруг оно от инопланетян?

Последний, седьмой день фестиваля начался с выступления ZDOB SI ZDUB. Потом играли милые панки ASH, высказав себя как с панковской стороны (“Start Of The Summer”), так и с брит-поповской («Girl From Mars”). Чудесная гитаристка на пару с фронт-меном играла некое глэмово-состязательное соло: потрясали друг перед другом гитарами, пели-смеялись, прыгали по сцене, как зайчики. Умилительные такие, мелодичные.

 Все это происходило уже после «звездной» пресс-конференции PLACEBO, которые автографов журналистам не дают, и ударение у них, оказывается, на Е. То есть само название, таким образом, рифмуется со «спасибо». А на маечке худенького и невысокого Брайана Молко было написано “I love to make boys cry”. То есть ему нравится доводить мальчиков до истерики. Одного мальчика из Москвы Брайан довел, сказав, что помнит его по московской пресс-конференции и мило оскалился —у человека шок!. Группа отвечала на дурацкие вопросы, не снимая темных очков. «Can I see your eyes, Brian?” (Покажи глазки, Брайан!)– попросил журналюга посмелее. “Can I see your dick?” (Сначала ты мне свой детородный орган покажи) – улыбчиво ответил Брайан. Журналист, кряхтя, расстегнул шорты и начал нехотя вытягивать свое журналистское достоинство. Но Брайан, который не ожидал от прессы того, что обычно делают музыканты, отвернулся и заорал: “No, no, I don’t wanna see it now” (сейчас мне что-то не хочется на это смотреть, концерт скоро, сам понимаешь, и вообще брюнеты мне не нравятся).

Концерт оказался очень сильным. Эмоции через край: песни последнего альбома этой меланхоличной группы и так по самую капельницу насыщены болью, царапинами, утратами и пустотой. Брайан орет изо всех сил. Гитарист в красном платьице, гибкий и несуразный, как девочка-акселератка. Выйдя на “бис”, напомаженный мистер Молко гордо выплеснул в микрофон что-то вроде: “В этом году мэр района заставил организаторов подписать контракт, согласно которому на острове не будет рекламироваться ничего, связанного с гомосексуализмом! (рев зала) Мы же считаем, что это motherfucking дискриминация, и что этот самый мэр – хренов гомофоб и вообще полная сволочь! (аплодисменты) Ура, товарищи! (урааа!)». Тут я поняла, что группу сюда больше не пригласят. Но на месте Дэвида Боуи я бы с ними тоже спела.

Wanted Stage.  На эту сцену нас привели наши друзья-венгры – жутко разговоричтвый (на английском) панк Габор, который посещает фестиваль в восьмой раз и на плече носит муляж мертвой и бледненькой курицы, и его молчаливый друг, который не знает ни одного языка, хотя понимает все. Друг был лысым и носил свои волосы приклеенными к кепке, глаза у него были безумные, он все время молчал, хотя нас уверяли, что на венгерском он разговорчив, как радиодиджей. Парочка постоянно рассказывала нам о венгерской музыке, параллельно таская нас по концертам.

Вообще венгерский рок – явление сильное. Наверное, он не стал общемировым только из-за никому не понятного языка. Тем не менее, многие старые виниловые меломаны помнят красивейшую группу OMEGA – такие венгерские «Песняры», чью песенку про девочку с жемчужинками в волосах перепели SCORPIONS, погано переименовав в «Белого Голубя» – фу, пошлятина! «Омеговцы» — до сих пор тут легенда, даже в магазинах их диски лежат на отдельной полочке. А еще в Венгрии, оказывается, много культовых групп. KISPAL ES A BORZ играют что-то дурное и высокочастотно-нервное с обалденными мелодиями, похожее на  CURE, U2 и DOORS: гитара психоделическая, вокал надрывный. Только не понять, про что поют. Очень хороши были SZIAMI: кто-то из них – организатор фестиваля. Хороший и немного авангардный рок с дудками, диссонансами, солнцем и оранжевыми цветами. Все это впечатляло гораздо сильнее, чем отрытые из каких-то рок-энциклопедий рэпперы RUN DMC.

Венгры – жуткие патриоты. Какие-то венгерские NRM под названием ULLOI UTI, простите, FUCK, играли на «бис» полчаса.  Расскажите про это культовым британцам, и они нервно рассмеются. А если еще и сводить их на концерт  группы KORAI OROM c двумя точечками над каждой О, бросятся ли учить венгерский? Группа эта просто божественно играла зернисто- прозрачную, эфирно-трансперсональную музыку, похожую то ли на PORCUPINE TREE, то ли на CAN. От этих звуков хотелось тихо плакать (или это гаванская сигара такая вонючая оказалась?).

Jazz stage. Джаз в Венгрии близок к авангардной музыке и очень нетрадиционен. Как и блюз, впрочем. Минские блюзмены и джазеры стараются поспевать за стандартно закрепленной формой. Тут же творился полный беспредел. Всем и без этого понятно, что критерием при отборе на фестиваль – внимание! – является не прижизненная забронзовелость кандидата и не количество отравившихся стрихнином девочек-фанаток, а НЕСТАНДАРТНОСТЬ группы. Странность и непохожесть. Неудивительно, что после джазовой сцены приходилось отлеживаться там, где показывают рок-оперы.

Барабанная лавочка.  Улыбчивая толстая тетушка продавала там барабаны, маракасы, тамбурины и прочие стучаще-шуршащие приспособления. «Сигетовцы» любят шум. Они любят шум еще сильнее, чем серую повсеместную пыль, из-за которой утренние сопли поражают своим черным цветом, а вчера еще чистые волосы неизлечимо портят опрометчиво воткнутую в них расческу. Дух братства на острове силен – кто-то подойдет и начнет лениво постукивать в барабан. Подойдет второй  – поможет на маракасах. Идет третий – о! музычка! только ритма мало! – хватает еще один барабан, побольше, чтобы басов добавить. Через десять минут расхватываются все инструменты и устраивается оглушающий шаманский сейшен. А если еще какая этнически поющая девочка подобьется – целая толпа слушает. А толстая тетушка улыбается, не кричит про то, что, мол, барабаны похватали, а мне их продавать еще потом. Тетушка радуется и пританцовывает: детям-то весело, ну а барабаны – они ж для того, чтобы в них стучать.

Что-то подобное произошло с железными мусорными контейнерами. Сначала это был один паренек, который методично ударял по одному пластиковой бутылкой. Потом их было трое, и один лупил палкой. Когда мы шли назад, там был полновесный мусорный индастриэл-концерт – человек 10 «работало», около сотни танцевало. Ради таких моментов фестиваль и создавался. При чем тут какие-то вязкие рэпперы, когда ты сам можешь все?!

Magic Mirror Tent. Странное, клубное место. Со всех сторон зеркала и коктейльно-алкогольные прилавки сквозь дымный шлейф. Там был настоящий концерт культовых британцев TIGER LILLIES. Честно говоря, это хорошо, что группу не высунули на главную сцену. От этого их невинно-стебный пафос становится более абсурдистским – что-то вроде «Семейки Аддамсов», которые обслушались Тома Уэйтса, нашли вокалиста с оперным контртенором  – это самый высокий голос –  и проникновенно и лирично поют о своем, про всякие трупики и кокаиновых клопов. Под баянчик и контрабас. Стиль этот некоторые называют «апокалиптический шансон» – нежно и внутривенно.

Пешт. Прогулки по городу – без потной группы, без пьяного гида. Как завистливо смотрели на нас привязанные к какой-то тетушке с седыми буклями китайцы! Жаркий Пешт с реставрацией площади Героев – теперь это Площадь Зеленых Тряпиц, за которыми скрывается хитрый князь Арпад и его лошадки! В похожих на патио квадратных двориках какие-то выставки, все на венгерском. Их патриотизм странен – не хотят делиться своей культурой и только в исключительных случаях, если в посольстве потребуют,  переводят ее на английский. А выставка хороша: вырезанные их дерева солдаты в форме Первой Мировой снимают Иисуса с креста, а совсем рядом – живой садовник подходит и протягивает нам брызгающий шланг: «Вам жарко, девочки? Так пообливайте друг друга». Мы со стонами обливаемся и идем по главному проспекту Andrassy мокрые и счастливые.

Буда. Буда не похожа на  Пешт. Если Пешт чем-то напоминает Лондон или бесканальный Амстердам, то Буде ближе уютная Прага. Ее горные дорожки выложены брусчаткой, ее замки растянуты на несколько километров, по ее отдаленным улицам никогда не ходили туристы. К ней постоянно хочется прилепить еще одну букву Д, ибо каждый миг на тебя нисходит просветление. Особо просветленными мы чувствовали себя в пещере, которую мы искали полдня в высохше-безлюдном частном секторе. В пещере не было туристов, около касс сидел скучающий молодой человек. Узнав, что мы из Беларуси, он попросил показать ему «белорусские монетки». Мы щедро одарили его двумя мелкими купюрами, отчего нам позволили пройти в пещеру бесплатно. Пещера была похожа на желудок великана: гигантские гроты были заполнены монстрообразной перловой кашей, тортами «Наполеон» и «Муравейник», а также какими-то гротескными прыщами. В пещере была хорошая акустика – мы пели белорусские песни. На наши вопли из-под земли вышла группа потерявшихся в прошлом году китайцев. Они питались летучими мышами и венгерскими гидами. На нас они смотрели уважительно, но с испугом.

В музее современного искусства мы видели настоящего Пикассо: венгры умудрились достать двух разных мушкетеров и одного матадора, обнимающего голую женщину (это мы прочитали на табличке с названием картины). Еще там была наркоманская «Герника», созданная каким-то гениальным мадьяром – желто-оранжевая, со свиньями, гамбургерами и кока-колой, символизирующая крушение американского образа жизни… Понравилась инсталляция «Венгерский тотем» – садишься в кресло рядом с чучелом свиньи и смотришь на экранчик, где эту свинью убивают и разделывают…Только все задом наперед: видишь, как в свинку засовывают внутренности, как топор соединяет ее части воедино, как кровь со свистом всасывается в шею. После этого девушка Женя стала вегетарианкой и изменила этому принципу только по дороге назад, когда я заставила ее, сонную, съесть гамбургер…

Лабиринт в будайской крепости. После часа блуждания по красиво оформленным в этническом стиле коридорам, мы вышли к комнате с фонтаном. Из него изливалось что-то красно-журчащее. К счастью, я догадалась попробовать жидкость на язык.

–Это вино, – мрачно сказала я Жене. – Красное. Молодое и очень поэтому дурное. И если у тебя в сумке не будет пластиковой бутылки, я прокляну ту секунду, когда мы вошли в лабиринт!

Пластиковой бутылки не было. Кряхтя, мы напились из ладошек, запачкав одежду, и пошли дальше. После нескольких поворотов я остановилась.

– Надо вернуться, Женя, – твердо сказала я, – Ты должна понять.

На этот раз мы старались лить вино прямо в рот. Но оно все равно хлестало по глазам и неумолимо затекало за шиворот. Неудивительно, что к заветному фонтанчику приходилось возвращаться три или четыре раза. Тогда мы и поняли, почему все это называется лабиринтом: ты все время приходишь в одно и то же место и не можешь из него выбраться.

Вокзал Nyigati. На этом памятном месте романтика кончилась. На вокзале – ни одной надписи на руском. Компьютеров в кассах нет. На скамеечке сидит бабушка и увлеченно читает книжку про молоток – он нарисован на обложке. Старенький дедушка,  которому на вид было полсотни годков, стоял перед нами в кассе, глухонько переспрашивал и все не мог решить, куда ему ехать. Этот дедушка ехал умирать в какой-то тихий венгерский городок — совсем как  Бродский с той же целью, по словам Довлатова, на Васильевский остров. Через полчаса выяснилось, что дедуле хватает денег, чтобы умереть разве что в окрестностях Будапешта. Старичку это явно не улыбалось, он негодующе шипел и вращал глазными яблоками. Потом забрал свои сбережения и обиженно ушел, решив, видимо, еще пожить.

Потом мы чуть не уехали в Чехословакию, где, оказывается, тоже есть Чоп. Смеющиеся смуглые железнодорожники, давясь хохотом, сказали нам, что наша электричка едет с совершенно другого вокзала. Мы, истерически побулькивая, взвалили на себя огромные сумки и под руководством какого-то сердобольного серба отправились на очередной вокзал.

Вокзал Keleti. На этом вокзале не было не только компьютеров, но и расписания. На все вопросы отвечала дамочка за окошечком, у которой в руках был томик с ответами. Там же я очень мило поговорила на английском с девочкой из Украины – мы как-то обе не догадались перейти на русский, поэтому, даже сообразив, кто откуда, попрощались на-английском.

Электричка до Чопа. Сначала мы сели в вагон первого класса. С красивыми дверьми и мягкими бархатными сидениями. Потом пришел проводник и выгнал нас. Тогда мы сели в другой вагон, похуже. Но тоже светлый и просторный. К сожалению, он не шел до Чопа, о чем нам радостно поведал еще один проводник. Когда мы дошли до искомого вагона (все остальные вагоны электрички были поездом “Будапешт-Москва”), то обнаружилось, что в нем ехали некие татаро-афгано-таджикские переселенцы, черные, неумолимо кавказские и громкие. Когда в купе, где уже радовалось жизни человек восемь, робко вошли две девушки, диаспора радостно загалдела. Один даже вспомнил песню: “Девушки бывают разные, белые-черные-ГРЯЗНЫЕ!” Мы в самом деле были ужасно грязные, поэтому вначале испугались. Переселенцы, как потом выяснилось, были людьми добрыми, с одним мы даже подружились, но дружба притихла, как только он узнал, что к нашим двадцати годам мы не обзавелись ни одним ребенком. Но вначале было страшновато. Каждое наше действие они комментировали на всех доступных языках, мешали нам спать, распевая свои песни (нам обеим, как потом выяснилось, снились кошмары сходного содержания). Через восемь часов мы оказались на Чопском вокзале.

Чопский вокзал. “Дяденька, подвезите двух девочек! – умоляюще ныла я, заглядывая в суровое лицо проводника, – До Львова. Мы отбились от группы, нас “кинули” организаторы…” Дяденька взял десять долларов, сунул их в карман и прошелестел: “Маловато”. “Нам еще до Минска ехать! – чуть не заплакали мы, – У нас совсем нет денег, и нас ждут мамы!!!” Дяденька сумрачно кивал. “Мы вам еще ракушку подарим!” – проревела Женя, доставая из кармана красивую беленькую ракушку с прожилками…Проводник улыбнулся –  через 9 часов мы были во Львове.

Львов. Оказывается, Львов – это заграница. Люди, живущие там, говорят на непонятном языке. Старушки, которые продают семечки, очень обильны, они буквально бросаются тебе под ноги со своими кулечками и басом кличут что-то про неотвратимость возмездия. Семечки во Львове продают везде. Как только ты отвернешься или зазеваешься, тебе тут же продадут несколько ведер. Старушки удивительно проворны, они меняют одежды и лица, у каждой из них самые лучшие семечки. Львов похож на Буду: он такой же игрушечный и таинственный, с острошпилевыми башенками и раскаленными кирпичиками под ногами. Больше всего мы пострадали от бабульки-амнезиака. Апокалиптически шамкая, она приблизилась к нам и попросила кусочек булочки. Мы отдали ей будапештский рогалик, который берегли на обратный путь. Бабушка сжевала рогалик и помчалась к еще каким-то туристам. Через час мы встретили ее около камеры хранения. “Дайте мне пожалуйста булочку”, - сказала она. “Мы уже дали вам венгерский рогалик, вы разве не помните?” Бабушка не помнила и оскорбленно-выжидающе уставилась на нас. Мы отдали ей второй рогалик. Потом мы еще три раза видели бабушку-амнезиака в окрестностях вокзала, она все время что-то жевала. На четвертый раз нам все же не удалось от нее скрыться. Посмотрев на нас, как в первый раз, она снова попросила булочку. “Мы отдали вам все рогалики”, – внятно сказала я. К счастью,  мимо проходила тетя с батоном под мышкой, и очарованная хлебобулочными изделиями бабулька переключилась на нее. Пронесло! А нашу последнюю бутылочку минералки очень хотели цыганские дети. Но мы ее отстояли. Оставшееся время нас кормил мороженым украинский мальчик Вася. Его мама вышли замуж за итальянца и уехала к нему жить. Этим летом Вася поехал к ней, взяв в попутчицы знакомую девочку, которая просто хотела попутешествовать. Уже на таможне выяснилось, что немцы очень не любят украинцев, и через границу их почти не пропускают. Васю посчитали сутенером девочки и посадили его, как сказали, “на год”, потому что уж очень он походил на некоего львовского мафиози.. Через пару дней Васю выпустили, потому что он отдал почти все деньги одному из таможенников, забрали у него паспорт и депортировали из Шенгенских стран через Будапешт. Теперь Вася может увидеть маму только на фотографиях. “Может, я еще самолетом проскочу”, – весело говорил он. У него была кассета MOBY, и когда ему становилось совсем грустно, он просил у меня плейер и слушал самую первую песню: «после нее мне как-то легче».

Минск. “В следующем году мы поедем сами, безо всяких организаторов!”. Пауза: теплый душ. “Надо уже сейчас продумывать, кто с нами поедет. Шурик поедет точно. А может, визы подешевеют?” Овсяная каша, обед, сон, потом еще один обед, вместо ужина – тоже обед. “Мама, я купила себе африканский барабан, мы с одним знакомым будем играть в переходах песни Мэрилина Мэнсона!” Первый телефонный звонок – вы получаете все. Второй – почти все. К пятому звонку коллекция историй заканчивается: “Ну-у-у, здорово там было. Музыка такая хорошая. Город красивый. Я уже устала рассказывать. М-м-м, поехали с нами в следующем году, а?”