Здравствуй. Я хочу с тобой просто поздороваться. Словно ты где-то рядом, словно, как прежде, держишь руку мою в своей, даришь мне ласковое тепло, сонное, гладкое, как прибрежные камни, облизанные солёной волной. Я знаю: ты слышишь меня, чувствуешь моё дыхание в прикосновениях ветра.

Сонной бабочкой ласка растает на твоей ладони, нашептав мотив полузабытой детской песенки. Она воскресит в тебе странную боль, когда-то уже изжившую себя, растянутую над горизонтом тонкой звенящей струной. Эта боль не обожжёт, не потянет тебя своими звёздными лапами в бездну воспоминаний, а лишь наполнит эту ночь (каждую её минуту!) живительной легкой лунностью, которая будет играть в складках выгоревших занавесок над твоей постелью.

Эта ночь будет не такой, как другие. Я поняла это лишь несколько минут назад, когда, раня пальцы, наматывала на звёздное веретено колючие минуты заката, выплакивая на них горечь всех ночей, неразделённых с тобой.

В глухую полночь, измученный бессонницей, ты будешь жадно глотать душную тишину одиночества, когда вдруг в тебе родится странное ощущение. Ты почувствуешь присутствие чье-то присутствие. Внезапно сквозняком распахнётся окно, вырывая тебя из тисков сонной окаменелости, выплёвывая твои чувства на безлюдный, освещённый фонарями пляж. Стекло разлетится на тысячу осколков, которые заблестят у твоих ног маленькими, отчаянно-острыми слёзками. Захохочет ночная птица. Сердце захочет выскочить из груди. И жёлтая луна, как невымытая тарелка, забытая кем-то на чёрной звёздной скатерти, покажется тебе неестественно большой.

Рыжий луч, словно лисёнок, ляжет у твоих ног. И ты, вслушиваясь в ночь, угадывая в ней шелест сухих трав, почувствуешь страшную усталость, словно живёшь на этой Земле без меня уже тысячу лет, и твоё ожидание длится так долго, что ты, в сущности, уже и не помнишь чего ждёшь.

Вглядываясь в чёрную чашу неба, ты долго будешь искать глазами какую-то звезду, глупо подаренную тобой полузабытой женщине с моим лицом. Напрасно. Она, эта звезда, эта маленькая теплая жемчужина, уже выбрала себе странную судьбу и отдала своё крошечное, слабое тельце августовскому звездопаду. А я не увидела ее короткого падения: я не смотрела на небо и ни о чем не просила рождающегося ангела.

И ты, закрыв лицо руками, отдав свои страхи на растерзание ночному ветру, будешь тихо плакать, воскрешая в себе тонкие чувственные нити, связывавшие нас когда-то.

Ты вспомнишь всё до самой заурядной мелочи. Вспомнишь всё, что мы сказали друг другу тогда. Вспомнишь, как мы ничего не сказали.

Ночь - наше наказание. Мы - как две языкастые свечи, обжигающие своим горением неподатливую леденящую тьму.

Я знаю, сейчас ты где-то совсем близко, вот также как я сидишь у окна, прижимая к уху розовую раковину, вслушиваясь в жалобу затерявшегося в ней ветра.

Нет, всё это я зря. Спи, хороший мой. Ведь просто хотела поздороваться. А ты спи. Спи, моя ручная печаль, моё первое откровение, мой глупый мальчик. Мы все сгораем в одиночку. Спи. Я буду рядом. Стану каплями росы на зелёных ладонях виноградника - того, что под твоим окном, и душной ночью напою усталое твоё тело прохладой. Спи. Ночь глубока. Только ночью, опутав сознание своё исцеляющими цепями сна, я могу обернуть время вспять, и, как раньше, прикоснуться губами к твоим глазам и прочитать в них любовь, теплейшую из всех, которые когда-либо согревали мою грудь.

А завтра утром снова солнце болезненно вспыхнет в высокой сини, рассеет зародыши снов, и тонкими жилками света ляжет на воспалённые виски города. И мы… мы забудем друг друга. И останемся в долгой длинноте одиночества, чтобы терпеливо ждать, пока день изживёт себя. И когда весь мир устанет от пустой суеты, мы, кляня неверную память, снова попытаемся связать прошлое с настоящим… Напрасно!